– Наверное, мы когда-то раньше знали друг друга, – частенько говорила она, – или между нами существует какая-то иная, чудесная связь, ведь так вот просто, без всякой причины, поймите меня, без какой-то тайной причины, нельзя сразу полюбить человека с первого взгляда, как я полюбила вас.
– О, если бы это было так, – простонал Хульдбранд, – и я бы мог умереть от твоего поцелуя!
– О да, любимый, – молвила она. И откинула покрывало, и из-под него показалось ее прекрасное лицо, озаренное волшебной, небесной улыбкой. Охваченный трепетом любви и близкой смерти, рыцарь наклонился к ней, она поцеловала его и уже не выпускала, прижимая к себе все крепче и плача так, словно хотела выплакать всю душу. Слезы ее проникали в глаза рыцаря и сладостной болью разливались в его груди, пока наконец дыхание его не прервалось и безжизненное тело тихо не выскользнуло из ее объятий на подушки.
Рыцарь осторожно придвинул стул, с улыбкой опустился на него, и на душе у него стало вдруг так легко, словно он давно уже свой в этом маленьком домике и сейчас только воротился сюда издалека.
Как бы не так! Немощный дух стихии! На что способно сердце человека, когда оно захочет по-настоящему, захочет не на жизнь, а на смерть, – этого тебе не понять, жалкий гаер!
– Он хочет отпугнуть меня от Бертальды, – вслух произнес рыцарь самому себе. – Он воображает, что в страхе перед этой дурацкой чертовщиной я отдам ему во власть бедную испуганную девушку и он сможет выместить на ней свою злобу.
И еще много лет спустя окрестные жители показывали этот ручеек и уверяли, что это бедная отвергнутая Ундина на свой лад обвивает любимого ласковыми руками.
К сожалению, или, быть может, лучше сказать к счастью, наша печаль не столь уж долговечна. Я говорю о той глубокой печали, которая питается из сокровенного родника жизни и так тесно сливается с утраченным любимым существом, что оно словно бы уже и не утрачено вовсе, и мы всю жизнь благоговейно священнодействуем перед его образом, пока не падет для нас та последняя преграда, что давно уже пала для него.
Хульдбранд частенько говорил себе: «И все это оттого, что, когда человек и русалка заключают такой диковинный союз, это не может быть союз равного с равным».
– Так-так, – ответил незнакомец, – а меня зовут Кюлеборн, ну, а если соблюдать учтивость, то следовало бы величать меня господин фон Кюлеборн, а не то, пожалуй, и владетельный барон фон Кюлеборн, ибо я владею всем в этом лесу, а может быть, и за его пределами. Вот, к примеру, я сейчас скажу кое-что этой молодой госпоже.
