Понимаете, она хочет, чтобы у дяди Тома было все, что ему нужно, но она хочет, чтобы ему нужно было то, что она хочет, чтоб ему было нужно.
«Рут, надо жить минуту за минутой, а в течение минуты человек может выдержать все что угодно!»
приветствовала его девочка, сияя глазами. — В точности, как Моисей переводил Сынов Израилевых через Чермное море. По вашему знаку волны расступаются, и
надо жить минуту за минутой, а в течение минуты человек может выдержать все что угодно
Это ведь обременительно, когда людям постоянно что-то от тебя нужно. Значит, ты часто себе не принадлежишь, когда тебе самой от себя что-то нужно. С другой стороны, надо, наверное, радоваться тому, что ты всегда кому-то нужен?
Почему-то именно тогда, когда мы что-то теряем, мы осознаем, насколько нам это необходимо.
Это ведь обременительно, когда людям постоянно что-то от тебя нужно. Значит, ты часто себе не принадлежишь, когда тебе самой от себя что-то нужно. С другой стороны, надо, наверное, радоваться тому, что ты всегда кому-то нужен?
И Джимми прочитал в письме следующее:
«Прилагаемые документы, подтверждают, что мой сын, Джимми Бин, на самом деле является Джеймсом Кентом, сыном Джона Кента и Дорис Уэтерби, дочери Уильяма Уэтерби из Бостона. Прилагается также письмо, в котором я объясняю своему сыну, почему все эти годы я прятал его от родственников его матери. Если этот пакет будет распечатан к моменту, когда моему сыну исполнится тридцать, он прочтет это письмо и, надеюсь, простит своего отца, который боялся потерять любимого сына и поэтому решился на такие беспрецедентные действия, чтобы сохранить его для себя. Если же этот пакет будет распечатан посторонними людьми вследствие смерти моего сына, я прошу немедленно известить о трагедии семью его матери в Бостоне, и передать им документы, которые к сему прилагаются.
Джон Кент»
В таком случае советую тебе посмотреть в зеркало, когда ты говоришь, — многозначительно посоветовал джентльмен.
Поллианна округлила глаза от удивления.
— Мне то же самое говорил Джимми! — воскликнула она.
— Вот как? И как он, наглец, посмел, — сухо отозвался Джон Пендлтон.
Потом, резко изменив тон, в своей, только для него характерной манере, тихо добавил:
— У тебя, Поллианна, глаза и улыбка матери. И для меня ты красивая!
Неожиданно жгучие слезы подступили к глазам Поллианны, и она не смогла выдавить из себя ни слова в ответ.
Но как бы не ценила Поллианна искренние беседы со всеми этими людьми, больше всего она любила общение с Джимми. С Джимми и разговаривать-то не было особой нужды. Им и без разговоров было хорошо вдвоем. Джимми всегда все понимал. С ним было легко и просто, независимо от того, о чем они говорили или о чем молчали. К тому же в случае с Джимми не было нужды в мучительном сочувствии. Джимми был здоровым, сильным, высоким и счастливым. Он не сокрушался об утраченном племяннике, не унывал из-за потери юношеской любви, ему не нужны были костыли, чтобы передвигаться — не было ничего такого, что должно было вызывать болезненное сочувствие или о чем было бы тяжело думать. С Джимми можно быть веселой, счастливой и свободной. Джимми такой славный.
