Да еще эта старая женщина, которую я знал все мое детство, знал лучше, чем свою мать. Обернувшись, я увидел Ее в тумане, как на облаке. Она брела в нем по пояс и смотрела, опустив голову, себе под ноги, будто разглядывала землю с высоты
А не угодно ли вам пойти на хер, дамы и господа, с вашими проницательными ухмылочками! Да! Я любил Государыню! Я жаждал Ее внимания! Всегда хотел защитить Ее Величество! Еще мальчишкой, мало что понимая, я чувствовал несправедливость, душившую Ее. На Корабле всё близко, и даже если ты юнга-поломойка, юнга-принеси-подай, ты много чего замечаешь в отношениях небожителей. Я видел, что Она, Царица, застенчива, одинока, нелюбима. То есть любима мужем и детьми, но более – никем. Я ощущал, еще неосознанно, что Ее Императорское Величество – такая же растерянная душа, как и я. И как матросня в кубрике презирала меня, чужака-книгочея, так и все эти царедворцы, расфуфыренные дамы и кавалеры, презирали и ненавидели Ее. Пару раз я видел, как Она сбегала с очередного приема и пряталась ото всех на палубе под лестницей. Видел Ее лицо – отрешенное или печальное. Не знаю даже, о чем я больше мечтал в детстве: вырасти, стать принцем и жениться на Татьяне или вырасти и стать телохранителем Ее Величества, всегда стоять рядом с Ней с длинным хлыстом в руке и охаживать этим хлыстом министров, генералов, графьев и князьев за каждый косой взгляд в Ее сторону!
Александра Федоровна удалилась в чум в сопровождении горничной, опираясь на руку лакея. Государь последовал за ней. Принцессы щебетали в четыре голоса, товарищи мои смеялись вместе с ними, а я не хотел ничего слышать, не мог говорить. У меня отобрали драгоценность – Ее доверие. – Что с
Так же, как и раньше. К медицине это не имеет отношения. Это сила внушения, психологический эффект, вызывающий ремиссию – временное улучшение. Но оно скоро пройдет и приведет к еще более острому течению болезни. Это всегда так было. Распутин приходил во дворец и снимал боль, останавливал кровотечение, но скоро Алексею становилось еще хуже, чем было, и этим уже должен был заниматься я. – Кто бы ни был этот Распутин, он ведет
Это не может быть он, потому что я сам обследовал его тело в мертвецкой. Государь не доверял официальному следствию и попросил меня лично освидетельствовать труп Распутина. Но … сейчас, когда я смотрю на него, я … – Доктор покачал головой с недоумением. – …Я вижу, что это он … иногда … – Иногда
Парнишку лечить надо, – сказал он Анненкову и кивнул в сторону царского чума. – Не твое дело, – сказал старец. – Я могу, – сказал Ванюшка Анненкову, игнорируя старца. – Ты, бесовское отродье! Ты кого шаманить вздумал? Наследника царя православного? – зарокотал старец. Он был вдвое выше Ванюшки, и тот смотрел ему в живот, ленился задирать голову. – Без тебя есть кому лечить, – заключил старец и пошел к лесу, заложив руки за спину. – Плохой человек, совсем плохой, – сказал Ванюшка, когда старец отошел на приличное расстояние. – Почему? – спросил Анненков. – Я шаман тут. Зачем такой
Касается. – А впрочем, я доложу вам, если вы настаиваете. Он сказал, что я не виновата, что так и должно было случиться, мы должны были сойти с поезда так или иначе. Это было предопределено. Нам нужно было оказаться здесь, чтобы встретиться со Старцем. – И как он объясняет эту предопределенность? – Алеша
Как «он и есть»? Он убит: отравлен, застрелен и утоплен практически на глазах у всей России! – возопил Бреннер. Каракоев пожал плечами: – Тебе ли не знать, как это бывает. Вот вся Россия сейчас уверена, что Государь и Семья расстреляны большевиками. Это было справедливо, Каракоев меня порядком удивил. – Ну, знаешь! Это другое дело
