кроме меня, не видел этой бумаги и не знал о ее существовании
Глаза скользнули по отчего-то знакомому темно-синему пуховику, довольно дорогому, явно фирменному, по грубым ботинкам, которые Дина совершенно точно недавно где-то видела, мужской вязаной шапке с помпоном, отлетевшему чуть в сторону портфелю, из которого торчала кипа бумаг.
Еще пару секунд мозг сводил полученную информацию воедино, после чего Дина осознала, что перед ней лежит ее давешний сосед по купе – Павел Николаевич Попов. Этого не могло быть. Как так получилось, что совершенно случайный попутчик, с которым Дина и Борис провели одну ночь в поезде и утром расстались навсегда, практически ничего о нем не зная, вдруг оказался в подъезде Посадского? И что, он опять вусмерть пьян? Дина присела на корточки и принюхалась. Алкоголем совсем не пахло.
– Павел, – почему-то шепотом позвала она. – Павел Николаевич? Вам что, плохо? Это я, Дина, мы с вами вчера в поезде ехали. Вам нужна помощь?
Мужчина не отвечал, и она чуть сильнее потянула за рукав его куртки. От этого движения тело перевернулось на спину, и на Дину уставились широко открытые и лишенные всяческого выражения мертвые глаза. На кафеле, в том месте, где до этого покоилась голова, растекалась отвратительная красная лужа. Кровь.
– Мама, – все тем же шепотом
Дверь снова открыл Веня, еще более мрачный, чем до этого.
– Дин, ну я
– И все же постарайтесь, – Борис взял
площадке. И кто это, хотелось бы знать?
–
Не мигая, он смотрел в потолок, на котором, Дина проверила, не было ровным счетом ничего интересного.
– Ефимий Александрович, – сиплым шепотом позвала Дина и замолчала, медленно осознавая, что ее сегодняшние опасения воплотились наяву. Профессор Бондаренко был мертв.
Смерть отвратительна, и мне правда жаль, что тебе сегодня пришлось это все увидеть, но этот человек для тебя никто, поэтому остро горевать о его смерти не стоит. И не смотри на меня так, это не цинизм, а эмоциональная гигиена.
Таксист, который вез Дину, успел рассказать, что деревенька Троице-Лыково административно вошла в состав Москвы еще в 1960 году, но фактически осталась настоящим селом – с присущим ему укладом, храмами, разливающими колокольный перезвон над Строгинским водохранилищем, деревянными заборами и скромными домами, к которым даже газ не проведен.
Встав в половине седьмого, Дина обнаружила на кухне пустую плиту, вымытую посуду и турку со сваренным, но уже остывшим кофе.
– Поехали домой, а, – сказал он жалобно, как будто был маленьким пятилетним мальчиком. – Поехали к нам домой.
