человечество теперь получило возможность уничтожить себя и ежедневно вынуждено решать, хочет ли оно жить.
о популярном в Германии философском направлении с изящным названием «феноменология» – слово столь же длинное, сколь и элегантное: что во французском, что в английском оно само по себе может составить строку ямбического триметра.
Даже более возвышенный выбор в американской художественной литературе вызывал у них подозрения, поскольку культурные американцы были не столь склонны так же ценить собственных современных романистов, как филигранные блуждания ненавидимого Сартром Пруста
Америка «была изобилием и бесконечными горизонтами; это был сумасшедший волшебный фонарь легендарных образов
Прежде всего он не мог понять явного отсутствия в Америке страданий. Ничто там не было по-настоящему трагичным.
Камю подражал стилю американских нуар-романов в «Постороннем», Сартр и де Бовуар также были поклонниками американской литературы.
Экзистенциалистская культура конца 1940-х годов казалась очень парижской любому, кто смотрел на нее со стороны, но она также была обусловлена любовью или, по крайней мере, увлечением всем американским
Одним из необходимых изменений было научиться мириться с идиотскими морализаторскими поучениями, ежедневно исходящими от коллаборационистского правительства, – напоминаниями о необходимости уважать Бога, чтить семейные устои, следовать традиционным добродетелям. Это возвращало ее к «буржуазным» разговорам, которые она так ненавидела в детстве, но на этот раз подкрепленным еще и угрозой насилия.
Таким образом, для Гуссерля кросс-культурные контакты в целом хороши, поскольку они побуждают людей к самоанализу. Он подозревал, что философия зародилась в Древней Греции не потому, как это представлял себе Хайдеггер, что греки имели глубокие, устремленные вглубь себя отношения со своим бытием, а потому, что они были торговым народом (хотя иногда и воинственным), который постоянно соприкасался с внешним миром.
Книга также показывает первые признаки сдвига в мышлении Сартра. В последующие годы он будет все больше задумываться о том, как человек, поглощенный масштабными историческими силами, остается свободной личностью.
