Свободу нам дарит жизнь. А мы не ценим ни ее, ни ее дары. О какой свободе может идти речь под боком у народа, который к смерти относится как к матери родной. Или к девке распутной. Все одно — мы радость испытываем от ее приближения. В западной традиции смерть предстает перед нами в мужском обличии. Это служащий, который приходит по истечении срока контракта на жизнь. Чисто деловые отношения. Ничего личного, это просто бизнес. А у нас смерть — женщина. Значит, не деловые отношения, а служебный роман. Тут мы чем-то напоминаем римлян. Имперские военачальники, бывало, выводили перед когортами обнаженных девок незадолго до боя. Те распаляли солдат своими танцами. Наслаждение и смерть сливались перед глазами легионера. Думаю, такие же девки пляшут перед нашим народом.
Он служил в Польше. Там ему приходилось нести караул рядом с памятником воинам-освободителям, а значит — терпеть оскорбления от прохожих и польских солдат, которые также стояли на посту. Отвечать начальство строго запрещало. Так продолжалось изо дня в день. Однако в один из вечеров по завершении караула наши солдаты молча сняли форму и побили польских братьев по оружию. Затем вновь оделись и сдали пост. Формально приказа они не нарушали: им не пришлось отвечать — били поляков в полном молчании. Кроме того, даже форма не помялась. Оскорбления утихли.
М-да, как просто человека сделать шизофреником или агрессивным психопатом. Достаточно лишь воображения врача. Они, как художники, красят человека в разные болезни.
Фээсбэшники дымят молча. На лице кучерявого рябит улыбка, а у его напарника взгляд гуляет где-то за моей спиной. Один добрый, а другой злой. Извечная парочка. Хотя нет. Один весёлый, а другой безразличный. Убить может и тот и другой. Только один будет смеяться при этом, а другой зевать.
«Ты готов страдать за других, лишь бы не страдать за себя. Тебя уже давно не пронзал страх за самого себя, и в глубине души ты жалеешь об этом. Ты согласен искупить грехи других и выстрадать за них. Согласен, чтобы тебя распяли. Ведь тогда не нужно будет думать о собственных грехах и собственных страданиях».
Множество одинаковых лиц парят в темноте. Рядом проплывает гигантская улыбка. На меня отовсюду взирают десятки глаз. Но все они пусты. В них нет жизни. Одни лишь пиксели.
