И, надо сказать, тело умеет убеждать. Ему веришь. И не только тогда, когда оно заболевает, и со страху начинаешь ему верить сразу и безоговорочно. И не только тогда, когда оно капризничает, чего-то просит или требует, и бывает, что при этом неумело хитрит. Но и тогда, когда оно радуется, хотя причины для этого на первый взгляд и не видно. В радости оно всегда искренне. Подделывать радость оно не умеет. Изображать может – научили, а подделывать нет.
Оно, конечно, многое знает про меня. Пожалуй, больше, чем я про него. Но и я кое-что знаю о нем. Знаю, что на самом-то деле, оно боится времени, точнее его к себе отношения. Что вспоминает те дни из детства, когда каждое утро для нас было новым событием и каждый день был как целая жизнь. Знаю, тело волнуется и переживает за то, что время обиделось на нас. Обиделось за то, что мы его не ценили. Поэтому оно стремительно убегает сквозь пальцы.
Время обиделось, что мы лопали его пригоршнями, рассыпая по столу, не понимая, что это деликатес. Что торопили его в ожидании праздников. Что мерили не секундами, а днями рождения и датами. Резали его зачем-то, отмечая и празднуя эти прожитые отрезки. Сначала каждый месяц, потом каждый год. Потом начинали измерять десятилетиями, круглыми датами, расточительно округляя и отбрасывая лишнее. И чем меньше его оставалось, тем больше округляли и тем самым обесценивали целые дни, месяцы и годы. Глотали время, не жуя, сначала по глупости, потом от жадности, а с возрастом из-за отсутствия зубов…
Знаю, телу не нравится, что мы гоним его сначала марш-бросками от юбилея к юбилею. А потом короткими перебежками от камней до одышки или кто докуда смог. А тело хочет просто быть и ощущать себя каждую секунду и радоваться мелочам. Поэтому постоянно напоминает о себе. Иногда даже болью, если уж его совсем не слышат.
Оно всю жизнь заботилось и тоже хочет заботы и внимания. Оно боится, что деликатес заканчивается, и просит перейти с пригоршней на десертные ложечки, чтоб чувствовать вкус каждой икринки.
