Сокр. Если же не чрез знание, — то остается доброе мнение, пользуясь которым, политики правят городами и, в отношении к разумности, ничем не отличаются от прорицателей и мужей боговдохновенных; потому что и последние говорят много истинного, а не знают того, что говорят.
Мен. Должно быть, так.
Сокр. Поэтому не должно ли, Менон, называть этих мужей божественными, когда они, делая и говоря что-нибудь независимо от ума, производят много великого?
Мен. Конечно.
Сокр. Да, если мы справедливо называем божественными тех, о которых сейчас упомянули, то есть прорицателей, вещунов и людей с даром поэтическим; то не меньшее имеем право называть божественными и восторженными самых политиков, как скоро они, вдохновленные и наитствованные Богом, совершают посредством слова много великих дел, хотя и не знают, что говорят.
Мен. Конечно.
Мен. А что называешь цветом, Сократ?
Сокр. Ты назойлив, Менон, — на человека старого взваливаешь труд отвечать на вопросы[9]
Если бы добрые были добры от природы; то между нами нашлись бы люди, которые юношей, добрых по природе, узнали бы; а мы, по указанию этих людей, взяли бы их и берегли в крепости[35], запечатавши тщательнее, чем золото, чтобы никто не развратил их и чтобы, пришедши в возраст, они благодетельствовали городам.
душевное — от разумности. По этой причине разумность должна быть полезна.
Все прочее в человеке, чтобы быть ему добрым, зависит от души, а все ду
На этом основании добродетель, признанная полезною, должна иметь некоторую разумность.
Следовательно, все вообще преднамерения и усилия души, под руководством разумности, оканчиваются счастьем, а под руководством безумия — противным тому?
Следовательно, добродетель и полезна?
а за то, что признавая нужным исследовать, чего кто не знает, мы были бы лучше, мужественнее и деятельнее, чем тогда, когда бы думали, что чего не знаем, того и нельзя найти, и не должно исследовать, — за это я, сколько достанет сил, буду стоять и словом и делом.
Значит, быть в оцепенении — полезно ему?
Мен. Кажется.
