Ну нет же, — сказал хемуль. — Я не хочу. Я только-только научился говорить «нет». Я пенсионер. Я делаю, что мне нравится. И, кроме этого, ничего делать не желаю.
Хаттифнаты выли, одиноко и тоскливо, как ветер свистит в бутылочном горлышке. Папе нестерпимо захотелось присоединиться к ним — тоже качаться взад-вперёд и выть, качаться и шелестеть
Не спать и не мёрзнуть, не ошибаться, не мучиться животом и не почувствовать облегчение, что боль прошла, не праздновать день рождения, не пить пиво и не терзаться угрызениями совести
«Дались им мои путешествия! Неужели не понятно, что слова только всё разрушают? А потом ничегошеньки не остаётся: пытаешься припомнить, как оно было, и вспоминаешь только свой собственный рассказ».
Ёж говорит, что, когда Муми-тролль проснулся после зимней спячки, он сразу затосковал по тебе… Правда же здорово, когда есть кто-то, кто скучает по тебе и ждёт, ждёт?
— Я вернусь, когда захочу! — в сердцах воскликнул Снусмумрик. — А может, и не вернусь вовсе. А может, вообще пойду в другую сторону.
Невозможно всегда быть общительным и любезным.
Муми-папа решил, что будет безмолвен и загадочен, как хаттифнат. Того, кто не болтает попусту, все уважают. Думают, раз ты молчишь, то много знаешь и живёшь страшно увлекательной жизнью.
когда Муми-тролль проснулся после зимней спячки, он сразу затосковал по тебе… Правда же здорово, когда есть кто-то, кто скучает по тебе и ждёт, ждёт?
— Я вернусь, когда захочу!
— Если кем-то восхищаться, никогда не станешь по-настоящему свободным, — внезапно сказал Снусмумрик. — Это я точно знаю.
Ой-ой-ой, — проговорил Снусмумрик и продолжил путь. — Ой-ой-ой. У этого тролля столько чувств! Но не буду думать о нём. Он хороший тролль, но сейчас о нём можно не думать. Сегодня я хочу побыть один со своей песней, и сегодня — это не завтра.
