Адольф Гитлер видел в США пример государства, поддерживающего иерархию рас и развивающегося за счет большого жизненного пространства и контроля над целым континентом. В глазах идеолога нацизма черноземный регион Восточной Европы должен был стать тем, чем для Соединенных Штатов был их Запад. С местными жителями можно было поступить так, как американцы поступили с индейцами. В каком-то смысле программа нацистов тоже была попыткой применить в Германии «американскую модель» (какой она представлялась Гитлеру)
в основу американской политической системы было «вшито» противостояние
Однако когда президент Барак Обама сообщил, что «верит в американскую исключительность точно так же, как, он подозревает, британцы верят в британскую исключительность и греки верят в греческую», он подвергся шквальной критике в США [1].
президента России В. В. Путина, произнесенная в 2019 году, опиралась именно на это глубоко укоренившееся представление: «Давайте мы подождем, когда американцы истратят деньги на новые технологии… а потом у них — цап-царап: посмотрим, вообще мы заинтересованы в этом сегодня или нет, и задешево купим» [48]. Подобным образом рассуждали государственные деятели многих стран на протяжении последних полутора столетий.
Невидимая рука рынка никогда не работает без невидимого кулака — "Макдоналдс" не мог бы процветать без "Макдоннел–Дугласа", производителя истребителя F-15», — писал позднее видный американский журналист Томас Фридман
Но что может сделать миролюбивая республика, если она не согласна с действиями могущественных держав? Не бессмысленны ли декларации, не подкрепленные военной силой? Нет, считал Уэбстер, времена изменились. «Моральные аспекты дела принимаются теперь во внимание пропорционально распространению знаний, и общественное мнение цивилизованного мира становится важнее грубой силы» [32].
выражение «предопределенная судьба» (Manifest Destiny)
война с внешним врагом для сохранения единства нации остается важным инструментом американской политики.
Конечно, в политическое тело нации из жителей колоний вошли только свободные белые мужчины — женщины и черные рабы не включались в этот проект. Соответственно, их участие в Войне за независимость в тот период игнорировалось, оно стало конструироваться постфактум.
Начиная с этого периода Россия и Америка смотрели друг на друга как на проекцию Европы. Две страны в наибольшей степени воплощали в себе полярные подходы к государственному устройству и противоположные оценки демократии и либерализма. Для американцев Россия была воплощением всего «неамериканского» в Европе, тогда как для русских Америка оставалась наиболее радикальным вариантом Европы. Александр Герцен так писал об этом: «...как Северная Америка представляет собою последний вывод из республиканских и философских идей Европы XVIII века, так петербургская империя развила до чудовищной крайности начала монархизма и европейской бюрократии» [62].
