Птицы привели нас к любви, а оттуда оказалось рукой подать до Бога.
— Але, как дела?
— Нормально. Что-то случилось?
— Да нет, просто хотела поболтать.
— (Холодным тоном) Ага. (Про себя) Черт побери, она пытается меня убить.
люди, искавшие необычных ощущений, намазывали его на хлеб и ели — и сам мир, само время становились для них золотыми, вязкими и сладкими, словно мед.
Когда растение чувствует, что пришла пора умирать, оно собирает все свои запасы и упаковывает их в маленькое семечко и прямо перед тем, как увянуть, выпускает его наружу. Тогда есть надежда, что растение продолжит жить даже после смерти.
Идеи захватывали его организм и использовали его как носитель, чтобы вырваться в мир, — а потом оставляли его опустошенным, побитым и измученным (а также невообразимо богатым и могущественным, добавляли те, кто испытывал к нему меньше сочувствия).
Каждая неиспользованная возможность ложилась бременем на настоящее. Но и этим дело не кончалось: в будущем ждали миллионы новых вариантов выбора, а за каждым из них — миллионы следующих. В конце концов, когда кто-то делал выбор в пользу одного варианта, случалось нечто удивительное: все остальные превращались в печальные сожаления. Так люди и жили, вечно втиснутые в настоящее, придавленные тяжестью будущего, волоча за собой ношу прошлого, — и выхода из этого не было.
Если Индриди вдруг рявкал кому-то в ухо: «Попробуйте наш мальт6!» — десять секунд подряд, не глядя ему в глаза и поворачивая к нему только голову, то в этом тоже не было ничего странного. Причина такого поведения была очень простая: на него только что переслали рекламу, завязанную прямо на речевые
центры мозга. «Попробуйте наше пиииво!» Это значило, что сейчас Индриди — рекламный внешне управляемый носитель, или, как обычно говорили, ревун. Вероятно, у него совсем не водилось денег, так что он не попадал ни в какую целевую группу, и поэтому отправлять ему персональную рекламу было невыгодно. Зато теперь можно было отправлять рекламу через него другим людям, подавая ее сразу в речевой центр и тем самым используя Индриди как своего рода колонку. Те, кто проходил рядом с ревунами, могли рассчитывать на персональное сообщение, например: «Попробуйте наш мальт!»
Странно, — подумал он. — Сердце начинаешь чувствовать, только когда оно перестает биться».
Вот ведь как вышло: Микки-Маусы злые, а Серый Волк — добрый.
