Проза Ирины Москвиной похожа на живую птицу, залетевшую в жилую комнату. Ей тесно пространство привычных вещей и интерьеров, она пробует на прочность (и раскладывает на части) самые привычные образы повседневной жизни. превращая даже домашнего (а уж тем более бродячего) кота в объект искусства и исследования. А, например, жизнь стареющей романтической квартиросъемщицы — в раблезианскую сказку о потерянной женщине в вечном поиске любви. Стиль Москвиной практически и есть сюжет и само вещество ее произведений. Тот исключительный случай, когда «как» неотъемлемо от «что». И даже осень в городе кажется частью лета.
Ты отпустишь кота, уйдешь к себе за шкаф, в т. н. кабинет, грызть семечки и лузгать диссертацию, а я приду в кухню, доглажу кота, и это наше слияние в глажении кота, пусть и слегка рассредоточенное во времени, вполне зачтется за полноценный акт любви. К коту. Точнее друг к другу. Каждый из нас может, конечно, попробовать огладить другую сторону, но другая сторона, т. е. другой каждый, неминуемо зашипит и выпустит когти. Так что лучше и не связываться. Вот кот, он нежен, отзывчив, норковошубноморфен, незлопамятен, необидчив. Он в ответе за каждого из нас, кто его приручил, он единственный островок неминуемой радости в обстановке темной, вертящейся маршрутами, шумящей облезлыми древесными кронами, пузырящейся безбрежными лужами страшной улицы Художников. Т. е. проспекта. Проспект широк, длинен, кот хвостат, носат, любовь моя со мною, за окном страшно, дома не лучше