Родился я в Улан-Удэ весной 1939 года, и тут же был перевезен в Иркутск, и прожил там до двадцати трех лет, так что считаю себя совершенно справедливо коренным иркутянином. В 1956 году окончил среднюю школу. Не было стажа, и я не прошел на биофак университета, хотя и набрал нужные баллы. Работал «для стажа» на пушно-меховой базе, сначала подсобным рабочим, потом продвинулся в самый интересный и важный «цветной» цех на сортировку. В цеху стоял запах перегоревшего жира, лежали горы лисиц и песцов на полу, груды соболей на столах, пушнина была собрана чуть ли не со всей Сибири. В 1957 году поступил на охотоведческий факультет Иркутского сельскохозяйственного института, а факультетом этим, в то время еще отделением, славен был наш институт на весь Союз. Дипломная практика моя проходила в Тянь-Шане, меня привлекали тогда грандиозные пейзажи, хребты, ледники, пики, привлекали крупные животные; мелкие, вроде мышевидных, надоели в многочисленных экспедициях, по которым я шатался с седьмого класса. В Тянь-Шане наблюдал тупую забаву безграмотных «акклиматизаторов», выпустивших зоопарковских зубробизонов — гибридов — в ленточные альпийские ельники Заилийского Ала-Тау. Зубробизоны эти погибли, три молодые телки и двухлетний бычок, не было привычного им загона с кормушками. Странно, тяжело было видеть стоявших где-нибудь в ущелье в снегу по брюхо этих домашних животных, в тоскливых глазах у них было непонимание правил этой жестокой игры. Даже волки не принимали зубробизонов за зверей, и волчьи следы пролегали мимо. ...Океан грандиознее, чем любые горы, а кит в среднем в сто раз тяжелее зубробизона. После института я поехал работать во Владивосток в Тихоокеанский институт рыбного хозяйства и океаногеографии, чтобы заниматься китами. Месяцев шесть ходил наш средний рыболовный траулер «Бирокан» на севере в заливах Бристоль и Аляска. Была зима, и ни одного судна не было в Аляске, про которую гордо говорили штурмана: мать штормов. Наблюдал я редких уже китов, ел в кают-компании, стоял свои вахты, действовал батометром, сеткой Джедди, участвовал в тралении рыбы, чувствовал себя при деле: и между этими интересными происшествиями хватанул моря «по самые ноздри». Мне было не очень тяжело, качки я не боялся и полагал, что так и положено в океане. Однажды я сморозил глупость, сказав одному из закоренелых мариманов, что неплохо было бы для ощущений испытать кораблекрушение и «немного потонуть». Мариман этот грубо оборвал меня, и тогда я почувствовал существенную разницу между нами, ведь я жил не всерьез, примерялся, испытывал жизнь на всех оборотах, в то время как для живущих по-настоящему шторм не спектакль, а тяжелая и опасная борьба... В те времена я начал понемногу писать, не подозревая еще, что писание со временем станет для меня тем же, чем является море для моряка, тайга для охотника. Когда друзья позвали меня в экспедицию, я с радостью согласился, но между прочим успел месяца два поработать на Иркутском телевидении ассистентом режиссера... С партией Восточно-Сибирской охотустроительной экспедиции я побывал в Приморском крае, в Хабаровском крае, в Амурской области, в Красноярске, все было чудесно и всегда можно было поехать в промхоз, вернуться на море, поступить в аспирантуру. Писание же мое тем временем продвигалось, и постепенно я понял, что дело это нешуточное и заниматься им просто так, между делом невозможно. Я решил, что, как и всему другому, писательству надо специально учиться, и поступил в Институт кинематографии на сценарный факультет. Четыре года я потратил на то, чтобы увериться в очередной прописной истине: писательству нельзя научить, можно этим овладеть только самостоятельно, и процесс этот длиной во всю писательскую жизнь. В 1969 году я закончил институт, издательство «Молодая гвардия» выпустило книжку моих рассказов, в это время мне было уже тридцать лет. Печататься я начал в журнале «Молодая гвардия» в 1967 году. Биография моя до обидного типична, до мелочи литературна, людей с таким, как у меня, прошлым встречаешь на каждом шагу, но, в сущности, что же здесь обидного? Время делает людей, люди делают время, так оно и идет из века в век, исполняются законы, прописные истины становятся в процессе жизни личными выводами, а личные выводы — прописными истинами. Не покривив душой, трудно не признать этого. Вот, пожалуй, и всё. Остается добавить о дистанции, которая всегда есть между биографией и самим человеком, понятия эти, как мне кажется, не так уж жестко связаны друг с другом. (Андрей Скалон, 1973 г.) Электронная библиотека Александра Белоусенко
